Это наша история. 29 января 1943 года солдаты Красной Армии освободили от немецко-фашистских захватчиков станицу Тбилисскую
В 2015 году увидела свет книга «Россия XX век», которую написал Михаил Сергеевич Шкабардня. Он посвятил ее своим родителям – Сергею Егоровичу и Марии Николаевне. В книге описаны исторические события, общественная жизнь страны. Михаил Сергеевич рассказывает о себе, своих родных, пытается разобраться, что было с нами вчера, полвека, век назад, и понять, что ждет Россию в будущем. Шестую главу «У войны длинные руки и бесконечный след. Немцы на Кубани», которую Михаил Шкабардня посвятил своим воспоминаниям о войне, оккупации Тбилисского района и возвращении родных с фронта, мы приводим в сокращении.
В 1941 году на Кубани выдалась ранняя весна. В конце февраля в колхозах приступили к вспашке полей, а к концу марта – началу апреля закончили и посевную кампанию. Все предвещало урожайный год… Погода стояла великолепная. По весне провели прополку свеклы и кукурузы и потихоньку стали готовиться к уборке урожая. 22 июня было воскресенье и колхозникам практически впервые за всю весну и начало лета предоставили выходной день.
Война нарушила режим мирной жизни и своей жестокой окровавленной рукой ввергла нашу страну и народ в кровавую жестокую бойню.
Моему папе уже 30 июня прислали из военкомата повестку о призыве в армию с 8 июля 1941 года.
Как сейчас, помню жаркий июльский день, оставивший глубокий рубец на моем детском сердце. В тот день мы провожали отца на фронт. Ему было 35 лет, он был полон сил и энергии и, как мог, пытался нас утешить надеждой, что мы все равно победим, но надо немного потерпеть. Дома остались мама и трое ребятишек возрастом от 11 до 15 лет. Я был самым младшим – мне только исполнилось 11.
Призывной пункт военкомата организовали в здании нашей станичной школы, которая в те годы называлась школой колхозной молодежи (ШКМ) станицы Тбилисской. Новобранцев в тот день военкомат собрал порядка 150 человек. Лишь часам к пяти вечера сформированное подразделение двинулось пешим ходом на сортировочный военный пункт призыва в Кропоткин. Следом за ними отправилось с десяток повозок, нагруженных сидорами – так называли самодельные рюкзаки из обыкновенных мешков – с личными вещами призывников.
Мы проводили своих до околицы станицы, а дальше они ускоренным маршем пошли на войну с врагом.
Маме в то время было 34 года, и всего за один день расставания с отцом она изменилась до неузнаваемости, практически утратив интерес к жизни: она поблекла, осунулась, глаза ее потеряли блеск. У нее с папой была потрясающая любовь – любовь с первого взгляда, и разлука с ним была действительно непереносимой.
…Ничего у немцев не вышло с народной властью на Кубани и на Дону, как и с играми в «казаков-разбойников». Им, очевидно, очень хотелось иметь свою казачью вотчину, и поэтому они вели себя у нас, на Кубани, более-менее сдержанно. Правда, грабежи и определенное насилие были постоянно. Забирали коров, свиней, птицу, приглянувшиеся им в домах вещи и т. д. Но делали это как-то воровато, с оглядкой.
Однажды в выходной день, когда все были дома, мы с братом захотели послушать любимые патефонные пластинки: «Орленок», «Если завтра война» и другие. Только мы достали спрятанные в шкафу патефон и пластинки, как тут же, как на грех, в хату ввалились три немца, увидели патефон и стали быстро прилаживаться, как бы поудобнее его унести. Мы крикнули маме, что немцы забирают патефон и пластинки, и она мигом вошла к нам в комнату. Мама у нас была очень находчивой и достаточно смелой. Она увидела, что немцы уже собираются уходить с патефоном, и предложила им, помогая объясниться жестами и мимикой, не спешить, а остаться с нами пообедать. «У нас, – сказала мама, – хозяин казак, он скоро придет со службы, и пообедаем вместе». Немцы услышали слово «казак» и тихонько положили патефон на место. Они стали говорить маме, что им срочно надо уходить, обедать они остаться не могут, и благополучно исчезли. Так мама спасла патефон, который еще много лет проигрывал нам любимые пластинки.
После этого случая мы даже повесили на стене папину довоенную казачью шапку, и это тоже нас часто выручало.
Колхозы при немцах как бы номинально существовали, но толком там никто ничего не делал: не пахали, не сеяли, а неубранный урожай так и погиб в поле, кто что смог там собрать себе домой, тем и питались. Оставшихся на колхозных фермах животных немцы прибрали быстренько к своим рукам и съели.
Взрослое население эпизодически привлекалось на принудительные работы: разгрузку вагонов, ремонт дорог и т. п. Шел конец 1942 года, и нам было ясно, что немцам, на самом деле, похоже, не до нас было.
Во время оккупации мы ничего не знали о положении дел на фронте, и единственным источником информации у нас были те же немцы.
Мы внимательно наблюдали за интенсивностью и направлением движения немецких войск, эшелонов, техники и видели, когда, сколько, как часто в небе появляются немецкие эскадрильи и куда они направляются. Мы научились узнавать только лишь по звуку наши самолеты. Все это вместе взятое позволяло нам как-то оценивать ситуацию.
Да и немецкие солдаты к концу 1942 года – началу 1943 были уже не такими задиристыми и лихими. Среди них, особенно среди пожилых солдат, встречались и вполне порядочные люди, которые к этому времени уже прекрасно понимали, что войну Гитлер проиграл. Мы никогда не сомневались, что немцев прогонят. Оставался лишь вопрос: когда? И на него нам ответили те же немцы.
В январе 1943 года они как-то особо засуетились, взялись ремонтировать дорогу к реке Кубани и возводить новый деревянный мост на месте взорванного нашими войсками во время отступления. Жителям они объявили, что скоро весна, надо готовиться к посевной, ремонтировать дороги и налаживать жизнь. Тем не менее по всему было видно, что это просто блеф.
В начале января 1943 года к нам на постой разместили двух пожилых немцев, принимавших участие в строительстве моста. Это были солдаты, уже не однажды побывавшие в боях, имевшие ранения и теперь вот работавшие в стройбате. В первый же вечер они пригласили меня с братом за стол попить с ними чаю с сахаром и рассказали нам, что немецкие войска лихорадочно отступают. Покидают они и Северный Кавказ, и именно поэтому срочно нужно восстановить мост для обеспечения переправы откатывающихся с Кавказа немецких войск. Наши постояльцы уже тогда чувствовали себя обреченными и совсем не верили, что благополучно выберутся из надвигавшейся катастрофы.
Я каждое утро, как на работу, ходил с санками к строящемуся мосту, чтобы собрать там каких-то деревянных отходов. Где-то в середине января Ганс, один из квартировавших у нас немцев, знавший о моих походах к мосту за дровами и даже иногда помогавший мне в этом, вечером сказал маме: «Завтра Ишке (так он меня звал) за дровами к мосту идти не надо, дрова сами придут к вам домой». Так все и случилось. Ночью еще не достроенный мост взорвали сами немцы, обломки досок и бревен разбросало на приличное расстояние, и мне оставалось лишь собрать их.
В январе немцы активно покатились назад. Бегство их было просто паническим и в чем-то даже забавным для нас, вездесущих пацанов.
29 января 1943 года со слезами на глазах мы встречали наших солдат, которые были совершенно не похожими на отступавших в августе 1942 года. Это были веселые, крепкие молодые парни. В новой красивой и не знакомой нам военной форме, с погонами на плечах, в хороших, добротных сапогах. Они охотно брали детей на руки, обнимали, целовали и твердо нам обещали гнать немцев теперь до самого Берлина. Мы, конечно, радовались, плакали от счастья и ватагой провожали их до окраины станицы, теперь уже в сторону Краснодара.
После оккупации
После освобождения станицы с 1 сентября 1943 года дети возобновили учебу в школе. На весь класс – один-два комплекта учебников. Чернила делали сами из ягод черной и красной бузины, а вместо тетрадей были любые старые книги, в которых мы и писали между строк. В теплое время большинство мальчишек ходили в школу босиком. Зимой мы практически никогда не снимали верхнюю одежду. И, конечно же, нам всегда хотелось есть. Жизнь была далеко не простая, но мы не роптали, понимая, что на фронте намного тяжелее.
Иногда летом я подряжался подмастерьем к своему соседу – печнику Ксенофонтию Пименовичу, который был мастером на все руки, всегда готовым прийти на помощь. Мы с ним строили саманные хаты, сараи, клали печи, крыли крыши камышом и соломой, плотничали. Работал я немного и подмастерьем в сапожной мастерской, был и учеником часового мастера. Очень мне нравилось быть пастухом.
В 1943 году мой старший брат Николай, 17-летний мальчишка, ушел на фронт. Мама и средний 15-летний брат Георгий работали после оккупации в колхозе, а я вел домашнее хозяйство и ходил в школу. Георгий был лучшим учеником в станичной школе, но, окончив в 1942 году седьмой класс, учиться не пошел: надо было кому-то содержать семью и работать. Он стал главным в доме после ухода Николая на фронт.
Весточка от отца
Конец весны 1945 года и лето оказались невероятно трудными. Несмотря на то, что от отца не было никаких известий с лета 1942 года, мы не верили, что он погиб.
И вот однажды в конце сентября 1945 года, когда я был в школе, в дверь класса постучали. Стук мне показался каким-то тревожным, суетливым. Я с невероятной тревогой впялился в дверь. Учительница спокойно вышла и тут же вернулась в класс, сказав, что ко мне пришла мама и мне можно к ней выйти. В руках мама держала письмо-треугольник, и я все сразу понял, увидев на нем наш адрес, написанный рукой отца. Мама даже ничего мне толком и сказать не могла, она только прижимала меня к себе и целовала. А я держал бесценный треугольник и тоже плакал.
Немного успокоившись, мама сказала, что папа жив и находится в пути. Я даже не в состоянии был толком прочитать письмо и разобраться, что к чему.
Отец, оказывается, как и многие в годы войны, попал в серьезную переделку. Кавалерийский полк, в котором он служил, после месячного отдыха в июле 1942 года был отправлен на фронт. В августе отец был тяжело ранен и контужен осколком. Его в бессознательном состоянии подобрали немцы. Отец долго не мог говорить и ничего не слышал. Но его подлечили и отправили в лагерь военнопленных. С тех пор начались бесконечные перемещения из одного лагеря в другой. Было три неудавшихся побега, после чего отца отправили в Эльзас-Лотарингию на угольные шахты.
Работали пленные в шахтах по 12 часов, кормили их в основном отваром брюквы. Как выжили, отец и сам понять не мог. Через время работы в шахте местные вольнонаемные французские шахтеры, глубоко сочувствовавшие русским военным, оказавшимся в плену у немцев, стали помогать едой.
Освободили отца из плена американцы в апреле 1945 года. Три с небольшим месяца они откармливали бывших военнопленных на специально созданной реабилитационной базе. В августе 1945 года на базу прибыла военная миссия Советского Союза, и по совместному с американцами соглашению русских передали в распоряжение нашей военной миссии.
Американцы устроили для них торжественные проводы, одарили подарками, дали необходимую одежду, тепло простились и проводили своих друзей на Родину. Но, как оказалось, Родина их не очень и ждала… Любой попавший в плен военнослужащий автоматически становился врагом народа. В сентябре он вместе с эшелоном бывших военнопленных пересек нашу границу в Белоруссии, где их разместили в фильтрационном пункте. Именно оттуда отец и отправил письмо. На фильтрационном пункте долго и тщательно разбирались, кто, когда, где и при каких обстоятельствах попал в плен, где находился и чем занимался. Отец мой прошел фильтрацию абсолютно «чистым» и уже ждал отправки домой. Но через несколько дней всех «чистых» построили, рассортировали по специальностям: слесари, трактористы, шоферы, механики и т. д. – и погрузили в поезд. Так вместо дома отец оказался с командой слесарей, трактористов и механиков в Башкирии, в городе Черняховске. Их направили работать на машиностроительный завод. На этом заводе он застрял еще на три года.
Отец числился вольнонаемным слесарем, жил в заводском общежитии, получал зарплату, но уволиться с работы ему не разрешали и не отдавали трудовую книжку.
Мама ездила к нему, ходили они вместе к начальству, просили, но приказа отпускать не было. В 1947 году отец приезжал домой в отпуск, однако пришлось возвращаться обратно в Башкирию. Лишь в 1948 году ему удалось уволиться, и наша семья, хоть и не в полном составе, воссоединилась.
Дома отец устроился грузчиком в зерносовхоз «Кропоткинский», оттуда же ушел на пенсию. В 1982 году после тяжелой и продолжительной болезни его не стало.
Братья Николай и георгий
В какой-то мере похожая ситуация сложилась и у моего старшего брата Николая. После пятимесячной подготовки он попал на фронт. Был ранен, выздоровел и – опять на фронт. Участвовал в боях за освобождение Варшавы, Будапешта, Вены. Имеет боевые награды.
После окончания Великой Отечественной мы ждали нашего героя домой. Но из-за войны с Японией Колю направили на Восточный фронт. К счастью, известие о капитуляции Японии застало его военный эшелон в Средней Азии, на пути к Дальнему Востоку. Казалось бы, конец войнам – домой! Но нет. Приказ о демобилизации коснулся военнослужащих до 1925 года рождения, а рожденных после оставили служить дальше. Мой брат, 1926 года рождения, служил в Средней Азии до 1950 года.
Вернувшись домой, до конца дней своих он жил в Тбилисской, женился, было у него двое детей: Сергей и Володя. Работал Николай шофером в зерносовхозе «Кропоткинский». К боевым наградам прибавил еще ряд орденов и медалей за успехи в труде, в том числе высшую по тем временам правительственную награду – орден Ленина.
Брата Георгия, который с 15 лет трудился механизатором в колхозе, в 1948 году призвали в армию. Служил он в Германии и демобилизовался в звании старшины в 1952 году. Окончил в станице вечернюю школу, а потом и заочный сельхозтехникум. Женился, вырастил двух прекрасных сыновей, ставших военными летчиками, и замечательную дочь. Долгое время Георгий работал главным механиком колхоза «Кавказ», затем был секретарем парткома колхоза и около десяти последних лет своей жизни – председателем исполкома Тбилисского сельского Совета депутатов трудящихся. Умер он в 1988 году после тяжелой продолжительной болезни.
Так получилось, что вся семья встретилась после разлуки лишь через 11 лет – в 1952 году.
Мама моя пережила смерть нашего отца и среднего сына, и это оказалось для нее не по силам: она ушла из жизни в 1990 году.
Боевая молодость Голобокова
Так интересно сложилось, что я в 1949-1954 годах с Михаилом Климовичем Голобоковым, освобождавшим станицу Тбилисскую, учился в одной группе в Новочеркасском политехническом институте.
После окончания учебы мы по распределению попали на Краснодарский завод электроизмерительных приборов, где и работали в одном цеху вплоть до моего отъезда в Москву. Иногда мы вместе приезжали к моим родителям в станицу. Михаилу Климовичу это доставляло большое удовольствие, поскольку многое напоминало ему годы боевой молодости.
Михаил Голобоков рассказал мне один эпизод освобождения станицы Тбилисской.
…Взвод Голобокова под покровом ночи к утру уже практически очистил станицу от остатков немцев и вышел к железнодорожному вокзалу. Наши солдаты увидели, что на рельсах стоит железнодорожная цистерна, и из множества простреленных отверстий ручьями бьет подсолнечное масло.
Сверху на цистерне примостился немец с автоматом, который что-то кричал и жестикулировал, а внизу, рядом с цистерной, стоял еще один фриц и собирал яйца, хлеб, какое-то барахло взамен на масло, которое бабы черпали ведрами из огромной лужи. Наши солдаты тихонько пробрались к цистерне, стащили с нее немца, другого тоже взяли под белы рученьки, а женщинам просто отдали эту цистерну с маслом…
Неосторожная шутка Омана
После Первой мировой войны у нас в станице по разным причинам в плену осталось много турок. Они потихоньку обзавелись семьями, обустроились и спокойно жили. Во время Великой Отечественной войны в армию их не призывали, так что они вместе с нами оказались в оккупации. Среди этих турок, проживавших в станице, был и Оман, которого ребенком еще до революции привез казачий сотник в качестве трофея из какого-то похода. Оман был примерно ровесником моей мамы. Сотник жил по соседству с ее родителями и часто в шутку говорил, что привез с Востока прекрасного будущего жениха для девочки. Мальчик подрос, получил неплохое по тем временам образование – стал ветеринарным врачом.
Так вот этот Оман в январе 1943 года задержался на ночь в хуторе недалеко от станицы, с друзьями и хозяевами с вечера пили чай, самогон и не спеша закусывали. Ночь была лунная, зима – снежная, и когда один из компании вышел во двор, он увидел людей в погонах и с оружием, осторожно пробиравшихся по хутору. Мужчина вернулся в хату и сказал своим друзьям, что на улице какие-то странные военные в погонах, но не немцы. Оман, недолго думая, ответил, что это турки пришли, и бояться нам абсолютно нечего. Теперь все здесь изменится…
И действительно, для Омана, все изменилось, и причиной тому стала его неосторожная шутка. Это были, конечно, не турки, а взвод нашей разведки, которым командовал молоденький старший лейтенант Михаил Климович Голобоков. Он со своими солдатами и освобождал нашу станицу от задержавшихся либо по своей жадности, либо по глупости фрицев.
Кто-то из хуторских друзей-выпивох быстренько «настучал» на Омана, и примерно через месяц после встречи с «турками» его арестовали и дали 10 лет тюрьмы строгого режима. Судили его как врага народа, затаившегося и ожидавшего прихода турок – немецких союзников.
Михаил Шкабардня
Михаил Сергеевич Шкабардня – государственный деятель, Герой Социалистического Труда. Родился он 18 июля 1930 года в станице Тифлисской в семье потомственных кубанских казаков.
В 1949 году поступил в Новочеркасский политехнический институт, который окончил в 1954 году со специальностью инженер-электрик. С 1954 года трудился на Краснодарском заводе электроизмерительных приборов инженером, начальником технологического бюро цеха, начальником технологической лаборатории завода, начальником электроизмерительной лаборатории завода, заместителем начальника цеха, начальником специализированного конструкторского бюро завода, главным инженером завода.
С 1968 года работал в центральном аппарате Министерства приборостроения, средств автоматизации и систем управления СССР (Минприбор СССР).
В 1979-1980 годах – заместитель министра, а с 10 сентября 1980 по
27 июня 1989 года – министр приборостроения, средств автоматизации и систем управления СССР.
С 17 июля 1989 по 26 декабря 1990 года – управляющий делами Совета министров СССР.
Указом президента СССР от 30 декабря 1990 года за большие заслуги в создании и проведении испытаний многоразовой ракетно-космической системы «Энергия – Буран» Михаилу Сергеевичу Шкабардне присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
Он награжден двумя орденами Ленина (10.06.1986 года и 30.12.1990 года), орденами Октябрьской Революции (31.03.1981 года), Трудового Красного Знамени (25.08.1971 года), российскими орденами «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени (28.06.2001 года), Почета (29.01.2016 года), многими медалями.
Живет в Москве. Лауреат Государственной премии СССР (1976 год). Доктор технических наук (1980 год). Профессор (1986 год).
