Галина Петровна Жаворонкова даже спустя 80 лет после начала Великой Отечественной
с ужасом вспоминает трагические события, которые она пережила в детском возрасте
В детстве я просила маму рассказать о войне, но она не любила вспоминать, а если рассказывала, то всегда плакала: так тяжело ей было от горя, которое пришлось пережить. Война не щадила ни взрослых, ни детей, а у тех, кому удалось выжить, память об этом на всю жизнь оставалась открытой душевной раной. Да и как такое можно забыть: смерть близких, унижение, голод, холод, искалеченные судьбы.
Маме сейчас 91 год, но потрясения, пережитые в детстве, не стираются из памяти и, как прежде, тревожат ее душу. Вслушиваясь в мировые новости, она с постоянной тревогой повторяет: «Только б не было войны!». Ведь она знает о ней не понаслышке: тяжелая жизнь в немецкой оккупации, постоянный страх смерти. Великая Отечественная забрала у нее родных и лишила детства.
– Помню, как началась эта страшная война, – вспоминает она. – Было мне тогда 11 лет. Жили мы в селе Триполье, в 40 километрах от Киева. Все проснулись на рассвете выходного дня от страшного гула и выбежали на улицу. Над нами очень низко плотными рядами летели самолеты, на крыльях которых отчетливо были видны черные кресты. Направлялись они к Киеву, и через некоторое время мы услышали взрывы и увидели на небе зарево: фашисты бомбили город. Пришла война – это стало понятно и взрослым, и детям. В течение нескольких дней все мужчины ушли на фронт, ушел и мой отец – это была его третья война.
Наступление фашистов
В нашем огороде все соседи спешно принялись строить землянку. Одни женщины копали землю, другие отправились в лес для рубки деревьев, из которых сделали опоры и перекрытия для убежища, а дети носили речной песок и засыпали поверх бревен. Трудились все от мала до велика, и недаром, ведь землянка стала нам спасительным убежищем.
Фашисты наступали быстро, и когда люди узнали, что враг уже совсем близко, на оборону поднялись многие односельчане: старики, инвалиды, женщины вооружились пистолетами, ружьями, казачьими саблями и даже вилами с косами. Они вышли на защиту своего села, как бывало встарь, и героически погибли в неравном бою с врагом на пшеничном поле.
Армия самоотверженно сражалась и удерживала натиск врага, но силы оставались неравны, фашисты постоянно бомбили, и советские войска отходили к реке Днепр, которая была в семи километрах. Наступление немцев шло через наше село, а еще точнее – прямо через наш двор. Советские солдаты, прикрывавшие отход основных сил, расположились на небольшой горе, чтобы выиграть время для их переправы через Днепр. По огороду нашего дома, который стоял на окраине, в нескольких сотнях метров от этой горы, с ревом шли танки и пехота, а мы оказались между своими и чужими.
Под землей
Три дня наша землянка была в центре боевых действий и сохраняла нам жизнь. В ней плотно друг к другу сидели 23 человека: женщины, дети и два раненых солдата, которых подобрали во время боевого затишья. Как же тяжело было под землей, в сырости, темноте, без еды и питья, но больше всего угнетал страх.
Снаряды и бомбы рвались совсем рядом, сотрясая землю. Все, затаив дыхание, прислушивались, в каком месте происходят взрывы, беспрерывно молились, а дети шептали: «Недолет», «Перелет», когда снаряды рвались близко или подальше. Над нами шли тяжелые бои: земля гудела, стонала и дрожала. Эти ужасающие звуки предупреждали, что любой миг может быть последним, если снаряд или бомба попадет в нашу землянку, то заживо похоронит всех: меня, маму, братьев Петра и Бориса. Но еще ужаснее было думать о том, что в нашем селе жестокий враг, с которым нам предстоит встретиться, если выживем в этом страшном бою. Они пришли убивать, и это было ясно не только взрослым, но и детям. Все молча терпели, и даже маленькие дети не плакали, чувствуя опасность.
Иногда во время короткого затишья кто-то от нетерпения пытался высунуться наружу, чтобы посмотреть, что там происходит. Соседский мальчик только выглянул на мгновение, и ему осколком разорвало щеку. Наш дедушка рискнул выбраться из землянки, чтобы посмотреть обстановку, но так и не вернулся. Позже его нашли в доме – он погиб от осколка снаряда.
Однажды прогремел взрыв, ударная волна вошла в землянку с дымом и присыпала вход землей. Мокрые от жары и отсутствия воздуха, мы заживо были погребены под землей, дышать становилось все тяжелее, губы потрескались до крови, ведь три дня уже сидели без воды. Мне от удушья и нехватки воздуха хотелось спать и в забытьи привиделось, что впереди вода, и я ползу к ней, чтобы напиться, но меня не пускают. Очнулась я потому, что мама трясла меня, приводя в чувства, а я в бреду кричала ей: «Что ты меня держишь, я хочу пить!».
Всю ночь мы были замурованы. Задыхаясь, люди рвали на себе одежду. Но под утро поблизости прогремел очередной взрыв, и в землянке образовалось отверстие, через которое стал поступать спасительный воздух.
Враг во дворе
Утих бой, и утром все услышали незнакомую речь. Невестка понимала немецкий язык и перевела: «Если не выйдут, кинуть гранату».
Нас выгнали из землянки, а когда все вышли, фашист присел у входа и пустил автоматную очередь в темноту нашего укрытия. Раненые солдаты, которые остались там – а они лежали за поворотом земляного хода, выжили чудом: пули их не достали.
Всех нас выстроили в шеренгу возле шелковиц. В мирное время это было излюбленным местом детворы, где мы лакомились вкусными ягодами и просто любили сидеть на высоких ветках. «Наверное, расстреляют, – подумала я со страхом и крепче прижалась к маме. – Но мне всего одиннадцать лет, и я не хочу умирать!».
Все действие снимал на кинокамеру один немец: он сначала прошелся вдоль ряда пленников, останавливаясь возле каждого, и нацеливал камеру, снимая оборванную одежду, грязные лица, что-то при этом комментируя на своем языке. Мы стояли грязные, закопченные от дыма, в оборванной одежде, обессилевшие от голода, жажды и страха, голова кружилась от свежего воздуха, ноги дрожали, затекшие от долгой неподвижности.
Спасение
Немец шел вдоль шеренги, рассматривая нас, и остановился возле моего старшего брата Петра – худенького рослого паренька, которому было 16 лет.
– Партизан! – закричал немец и вытолкнул его вперед. Мама вцепилась в сына и заголосила:
– Нет! Это мой сын, он не партизан! Мое дитя!
Немец грубо оттолкнул рыдающую мать, нацелив на паренька дуло автомата.
Наш огород был в низине, а на пригорке шли шеренгами в несколько рядов немецкие солдаты, которые, повернув головы, наблюдали за происходящим.
– Не стреляйте в детей и женщин. Если русские придут в Германию, они тогда тоже будут убивать наших, – стали кричать они, прицелившись в пленивших нас немцев. – Мы вас убьем раньше!
Нас не расстреляли и снова загнали в землянку. Через время двое немцев с автоматами отконвоировали всех в соседнее село – туда, где было тихо.
Возвращение домой
Мы вернулись в село, когда утихли бои – немцы прорвали оборону и ушли дальше. Картина была ужасающая: все дома под соломенными крышами сгорели, остались одни печки. Фашисты специально подожгли их, чтобы наступать под прикрытием дыма. Оставили целыми только два рубленых дома с железными крышами, в том числе и наш – все-таки дед Андрей надежно его построил.
Земля была изрыта снарядами и бомбами, укатана танками, деревья стояли обгоревшие. На огородах лежали мертвые немцы. Убитых советских солдат было мало, потому как наши на горе держали высоту и все село было у них на виду, из-за чего так долго враги не могли продвинуться вперед. По улице рекой текла кровавая вода. В колодце у нашего двора тоже было полно крови: немцы тут мыли и перевязывали раненых. Похоронили мы своих погибших родственников и соседей в одной братской могиле.
Война пришла надолго, много горя пришлось пережить Галине Мартыненко, пока советские войска не освободили их от фашистов в ноябре 1943 года. Спустя 25 лет после войны она была в гостях у отца в селе Триполье и после сильного дождя еще находила пули, которые вымывались из стен старенькой хаты. Тяжелая память о страшной войне…
Анна Жаворонкова
Фото автора и из семейного архива
